Петр Киле - Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]
ТАНЯ. И Гена там у вас?
ВИКА. Нет, что вы! Потом вот я познакомилась с ним. Он хороший! Он знает, что я не такая. Там это… такая музыка, такое освещение… не то и не так.
ТАНЯ. Ну.
ВИКА. Да. Появился Гена. Отцу он понравился от души, а мама — ни за что. Ей подавай зятя с дипломом, словно диплом — свидетельство о браке… Пока то да сё — приехала ваша гостья, и Гена говорит: «Не желаю! — говорит. — Уезжаю!»
ТАНЯ. Куда?
ВИКА. На Дальний Восток. Нет, удивительно! Приезжают какие-то провинциалочки, и они теряют голову.
ТАНЯ. Постой.
ВИКА. Они готовы на все, чтобы заполучить ленинградскую прописку и жилплощадь. Писали в газете, одна из Сибири приехала, женила парня на себе, прописалась — и через три дня после свадьбы говорит — развод и все!
ТАНЯ. Так ему и надо.
ВИКА. А ей жилплощадь? Вы это одобряете?
ТАНЯ. Какое это имеет значение, но это в высшей степени забавно. И знаешь, Вика, на счет Гены не беспокойся. Он не такой. Его не обманешь.
ВИКА. Я знаю. Он сам кого угодно обманет.
ТАНЯ (поднимаясь). Будь же начеку. Пошли.
Золотое сияние заката исчезает. Восходит белая ночь. Интерьер ресторана наполняется тревожными красками, музыка резче и громче.
В чердачном проеме появляется Андрей.
На площадку быстро выходят Вика и Гена.
ВИКА. Гена, веди себя прилично и не пей так много.
ГЕНА. Ты молоток, Вика! Твоего Гену положили на обе лопатки и не заметили. Вот в чем вся изюминка! А покажи изюминку, и русский человек растаял. А у тебя есть изюминка? Пропила, забыла, уронила, не подняла. Покажи изюминку — и я на тебе женюсь.
ВИКА. Очень нужно.
ГЕНА. Покажи изюминку — и я на тебе женюсь.
ВИКА. Когда ты пьян, ты всегда так говоришь.
ГЕНА. А ты веришь.
ВИКА. Еще чего!
ГЕНА. Значит, я вру, ты не веришь, а спишь со мной.
ВИКА. Выходит так.
ГЕНА. Но это безнравственно.
ВИКА. Ух ты!
Она хватает его за руку, и они возвращаются в зал. Видно, как они присоединяются к танцующим.
На площадке появляется Зоя. Она явно решает какой-то вопрос, который ее радует уже своим зарождением.
Андрей словно видит Зою. Сидя на крыше над невским плесом, он произносит, припоминая стихотворение Блока:
Ты помнишь? В нашей бухте сонной
Спала зеленая вода,
Когда кильватерной колонной
Вошли военные суда.
Четыре — серых. И вопросы
Нас волновали битый час,
И загорелые матросы
Ходили важно мимо нас.
Мир стал заманчивей и шире,
И вдруг — суда уплыли прочь.
Нам было видно: все четыре
Зарылись в океан и в ночь.
И вновь обычным стало море,
Маяк уныло замигал,
Когда на низком семафоре
Последний отдали сигнал…
Как мало в этой жизни надо
Нам, детям, — и тебе, и мне.
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.
Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран,
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман.
К Зое выходит Саша.
ЗОЯ. Что такое Нусантара?
САША. А, Индонезия и есть Нусантара, как Россия — Русь.
ЗОЯ. Хорошо в Индонезии?
САША. Великолепно.
ЗОЯ. Счастливый вы человек, Саша.
САША. Остров Бали. Джунгли и искусство. Женщины, обнаженные до бедер, на фоне мягкой зелени.
ЗОЯ. Как — они ходят так?
САША. Ходили. А сейчас цивилизация накидывает на них всякие лоскутки, чтобы вернее…
ЗОЯ (вздрагивает). Саша, вы заходили в ночные клубы?
САША. А что?
ЗОЯ. Вы смотрели… как…
САША. Стриптиз? Смотрел. В Нью-Йорке смотрел. В Париже смотрел. Пикатно и глупо. Но некоторые девушки это делают вполне невинно, можно детям показывать.
ЗОЯ. Как?
САША. Все зависит от публики. От точки зрения и от цели. Любой ведь танец можно (Оглядывается на танцующих в зале.) можно сделать отвратительным, можно сделать и прекрасным, то есть искусством.
ЗОЯ. Да. Я иногда (Съеживается.) думаю о них, о всех этих женщинах, которые поют, пьют, танцуют, раздеваются и отдаются по всем дальним странам под пальмами Полинезии, на пляжах Ямайки, в отелях Парижа, в трущобах Чикаго… Что ж это такое?
В зале пронзительно воет саксофон. В красном металлическом сиянии бьются тела в лихорадке танца, а над городом белая тихая ночь.
Медленно выходит Таня и смеется. Она садится на низкое кресло, рядом с нею стоят Зоя и Саша.
ТАНЯ. Я знаю, о чем вы говорите.
ЗОЯ. А, о чем?
ТАНЯ. У нас сегодня такое настроение. Но это важно. Всюду люди бесконечно различны и бесконечно одинаковы. Земля у нас одна. Значит, и судьба у нас у всех одна. Нам проще жить. Им труднее.
ЗОЯ. Откуда мы можем знать?
ТАНЯ. Из современной литературы. Счастье выпадает реже, любовь проходит быстрее, мечты разбиваются беспощадней, отчаяние безнадежней. Да, тут все отвратительно, как человек в рентгеновском снимке. Но нельзя забывать, что люди есть люди, и в жизни страшной есть жизнь, есть искусство, есть человек.
Сцена темнеет, музыка становится тише и прозрачней. Из чердачного проема, где появлялся Андрей, возникает слабое белое свечение. Усиливаясь, оно становится цветным и переливающимся, как цвета в калейдоскопе, в которых мелькают виды городов и стран.
Картина пятая
Пасмурный вечер. Интерьер комнат Куниных.
Входит Саша, бросает портфель на тахту.
САША. Зоя.
Проходит в заднюю комнату. Там никого. Включает настольную лампу. Прохаживается, словно что-то припоминая, скорее это стихи.
Входит Таня.
САША. Добрый вечер, Таня.
ТАНЯ. Добрый вечер. Мы опять одни.
САША (обнимает и целует жену). Мы всегда с тобой одни.
ТАНЯ. Да, ты ничего не знаешь?
САША. Что?
ТАНЯ. Зоя мне звонила на работу. Она уехала в Ригу.
САША. Уехала? Одна? С Геной?
ТАНЯ. Зачем с Геной? Зоя взяла с собой мальчика-почтальона.
САША. Ах, зачем я не мальчик-почтальон!
Ходят по комнате.
ТАНЯ. Ничего, Саша, пока нам и старость в радость. Как твои дела?
САША. Пишу вот статью… Правда, это скорее социологическое эссе, чем география.
ТАНЯ. Ты современен и только.
САША. А я не становлюсь дилетантом?
ТАНЯ. Если ты напрашиваешься на похвалу, изволь. Хотя не знаю ничего смешнее, чем похвалы жены мужу.
САША (машинально). Муж — жена, лучше война?
ТАНЯ. Я не знаю ничего отвратительнее, чем ссоры между мужем и женой.
САША. Да, конечно.
ТАНЯ. А похвала моя такая. В общественной жизни мы ужасно скучны. Скучно восторгаемся, скучно возмущаемся. Нету искры в речах, стиля в статьях. Скучно! Нужен гений. Он бы осветил нашу жизнь и показал бы нам нас самих. Делаем великие дела, а не умеем рассказать. Знать-то все мы знаем, да не умеем сказать. Ты не гений, но ты уже тенденция…
САША. Не гений!
ТАНЯ. Не сердись, Саша, что поделаешь…
САША. Да, перестань.
ТАНЯ. Чудесно!
САША. Кончилось самое смешное, начинается самое отвратительное.
ТАНЯ. Похоже, что так.
САША. Ты знаешь, я о чем?
ТАНЯ. Как не знать! Об уважении к себе и к другим.
САША. Вот именно. Никогда нельзя торопиться, можно с водой выплеснуть ребенка.
ТАНЯ (с улыбкой). Если ребенку 31 год, это ему не грозит.
САША. Таня.
ТАНЯ. Ай.
САША. Ведь речь не обо мне.
ТАНЯ. Знаю, милый. Я давно все усвоила. Наша беда — мы не умеем ценить конкретных людей. Мы ценим абстрактные понятия, например, геолог, рабочий, интеллигент и так далее. Сталин был, Сталина нет. Людей мы считаем безупречными, то есть должности этих людей, а найдем изъян, сразу отворачиваемся. А людей без изъянов нет, следовательно, одну ложь мы заменяем другой ложью. А нужно быть искренними сегодня, сейчас, всегда.
Пауза.
САША. Ты права, Таня, страшно права.
ТАНЯ. Ты о чем, Саша?
САША. Если где еще раз восторжествует ложь, мир погибнет.
ТАНЯ. Довольно!
САША. В мире неладно. Это нам кажется, что мы все знаем и все понимаем. Война во Вьетнаме расширяется…
ТАНЯ (в тон). В Греции фашистский переворот!
САША. В Индонезии перебито пятьсот тысяч коммунистов!
ТАНЯ. Израиль напал на Египет!
САША. Какой дикий фарс разыгрывается в Китае!
ТАНЯ. Хватит. Я устала от государственных переворотов. Дело плохо, Саша. Ты хочешь есть? Я сейчас принесу. (Почти убегает.)
САША. Я выжил в блокаду. Но миллионы детей на Земле умирают от голода и прежде всего там, где тепло и все цветет.
